– Я давно думал, что пора бы нам уже прийти, – сказал Захарий. – Садись, братва, японцев ждать будем.

– Да как же?.. Неужели некуда уйти? – послышался плачущий голос Владимира Ивановича. – Неужто серево…

Казимир Платоныч с фонарем пошел обследовать углы, Николай остался на месте, опасаясь в темноте расшибиться.

Чиркнула спичка, осветив сидящего на песке Захария и силуэты стоящих друг за другом Алексея, Владимира Ивановича и Николая.

– Садись, братва, – сказал он, прикурив папироску. За время горения спички Николай заметил, что в руке у Захария наготове молоток, сверток с Ильичом лежит вдоль стены.

– Может быть, не найдут нас. Мы же далеко ушли, – предположил Владимир Иванович.

– Будь спокоен, найдут, – огорчил его Захарий. Лазавший по завалам мусора Казимир Платоныч вернулся.

– Безнадежно. Там оконце есть заколоченное, но если его и выбить… очень уж маленькое, не вылезем.

Фонарь Эсстерлис погасил, и теперь в затхлой тьме светился только огонек папиросы Захария. Все прислушались. Было тихо. Тихо до боли в ушах, заложившая уши тишина легонько, еле слышно, звенела. И тут, продираясь сквозь эту густую, теплую, влажную тишину, до ушей Николая донеслись какие-то расплывчатые неясные звуки. Это могло быть чем угодно: шумом проехавшего трамвая, журчанием воды в бачке, звуком поцелуя… Где-то была жизнь, был свет, была надежда. А они сидели во мраке подвала, ожидая японцев, вздумавших ни за что ни про что сделать им харакири. Особенно страшным было то, что произойдет это здесь, в таком поганом, скрытом от человеческих глаз, месте. Когда еще трупы их обнаружатся? И обнаружатся ли вообще? Николай сейчас согласен был на все, даже принять смерть, но пусть эта смерть будет на людях, чтобы они знали о нем, помнили его. Ведь он еще и роман свой не написал. Страшно было забвение. Страшно…

– Об одном жалею, – послышался с песка голос Захария. – О вожде мирового пролетариата. Отвезут нашего священного калмыка японцы к себе в Японию и будут в цирке за деньги демонстрировать. Жалко.

– Жалко, – подтвердил в тишине Эсстерлис. – Я б его оживил, он бы у нас еще попрыгал. А японцы разве ж оживят? Ума не хватит.

– Да этого-то закопать можно, – подал голос Алексей. – А нам что делать?..

– Гениальный ты мужик, Леха! Ты ж смысль подал. Твоей смысли цены нет. Зароем Ильича от империалистов недорезанных, законспирируем под песок. Не найдут ведь. Свети, Казимир!

Место выбрали в левом углу и договорились, что если кто от японцев убережется, то чтоб непременно вождя отрыл и на место в мавзолей отнес. Реликвия все ж таки. Народное добро. Там знают, что с ним делать.

– А я, ежели чего, его на ноги поставлю, – торжественно заверил всех Эсстерлис.

Песок копали руками, на ощупь, работали дружно и результативно. Эсстерлис светил, остальные разгребали песок. В коллективном труде участия не принял только Владимир Иванович: он совсем ослаб от нервного перенапряжения и сидел по-тюремному, на корточках, сложив замком руки, и бубнил на жаргоне что-то малопонятное.

На поверхности сухой и рассыпчатый, чем дальше в глубину, песок становился плотнее и шел туго. Приходилось сначала рыхлить его рукояткой молотка.

– Глубже копать нужно, глубже, – зло бурчал Захарий. – Наверняка, чтоб не нашли, ироды.

– Тихо, – вдруг скомандовал Казимир Платоныч.

Копать перестали, прислушались, только, нарушая тишину, продолжал бормотать Владимир Иванович, но Захарий на него прикрикнул, и он смолк. Издалека до ушей Николая донеслись голоса, пока очень слабые, но отчетливо человеческие. Те, кто разговаривал между собой, как видно, не таились и никого во мраке подвала не боялись.

– Идут, кажется, – проговорил Николай. Ему хотелось, чтобы его успокоили, чтобы отыскался кто-то с тонким слухом и переубедил, утешил. Но никто не проронил ни слова.

– Быстрее, глубже роем, – зло прорычал Захарий. – Вождя конспирируем…

Он ожесточенно застучал молотком по спрессовавшемуся песку. Зазевавшийся Алексей еле успел отдернуть руку. Звук был странно глухой, словно под песком пустота. Вошедший в раж Захарий молотил и молотил. Вдруг что-то взвизгнуло. Звук получился резким и противным – такой звук мог быть только от столкновения молотка с металлом. Все замерли, Казимир Платоныч зашипел от негодования.

– Свети, Казимир! – воскликнул Захарий. – Сюда, сюда!..

Из-под песка показалось бронзовое кольцо, Захарий схватился за него и изо всех сил дернул раз, другой… Вокруг кольца образовались щелки, туда стал сыпаться песок. Захарий дергал и дергал, но силенок карлика не хватало для такой работы. Он охал и кряхтел от непосильного труда.

– Вместе, вместе давайте! – сказал Эсстерлис и тоже, перестав светить, схватился за кольцо.

Захарий, которому стало мало света, ему пригрозил, и Эсстерлис снова включил фонарь. Втроем с Николаем и Алексеем, тужась изо всех сил, сняли крышку.

– Ого-го! – посветив в отверстие люка, проговорил Эсстерлис. – Что же это?!

Николай тоже заглянул. Металлическая винтообразная лестница спускалась вниз, что там дальше видно не было. Из люка тянуло холодом подземелья. Совсем близко, быть может, из соседнего подвала донесся человеческий голос.

– Быстрее, вниз! – скомандовал Захарий. – Ты с фонарем вперед.

Освещая ступени, Эсстерлис осторожно вступил на скрипучую ржавую лестницу и стал спускаться вниз. Захарий пошел за ним. Следующим не терпелось убраться из опасного подвала Владимиру Ивановичу. Он, не дождавшись, когда исчезнет голова Захария, поставил ногу на ступень, подталкивая карлика.

– Ильича! Ильича забыли! – донесся из люка голос Захария.

Николай кинулся к стене, нащупал сверток и подал в темноту. Уходил он последним. Последним было страшнее всего, но он, ступая на невидимые поскрипывающие ступени, спускающиеся в черноту люка, все же постарался закрыть за собой железную крышку. Он, кряхтя, натянул ее снизу на отверстие. Последнее, что он увидел в щель, это разрезавший подвал луч фонаря.

Глава 5

В полной темноте, каждую секунду ожидая нападения, на дрожащих от страха ногах Николай спускался по ржавой лестнице в земные недра. Он не ведал, что ждет его впереди, но позади точно не было ничего хорошего.

Сберегая здоровье, он цепко держался за перила, старательно нащупывая под ногами ступени. Путь казался ему очень длинным. Несколько раз он оступался, один раз чуть не упал, но, подвернув ногу, удержался. Наконец, внизу мелькнул свет.

Николай оказался в большой трубе. Высоты потолка для его роста не доставало, поэтому он преклонил голову. Кругом видно ничего не было, кроме освещенного светом фонаря островка. На этом островке сидели три здоровенные серые крысы. Захарий попытался прогнать их словесно, но крысы не реагировали на человеческую речь и ползали по земле без дела и страха. Захарий рассердился, обругал их "собаками" и отпихнул одну ногой. Остальные, щурясь на свет фонаря, нехотя отползли.

Казимир Платоныч осветил стены. Они стояли в длинной трубе, впереди у нее имелись закоулки и повороты. Выложена труба была кирпичом, как видно, в старину, и местами порушилась; внизу валялись выскочившие кирпичи, мусор, а среди этого мусора мелькали крысы и молодые крысятки. Все следили за светом фонаря с удивлением и страхом.

– Что же это… – проговорил Владимир Иванович. Голос его прозвучал глухо, как под одеялом. Тишина давила на уши. Слышно было только шебуршание крыс между выпавших кирпичей. Казимир Платоныч посветил в другую сторону – там наблюдалась та же картина. Труба шла в две стороны, так что выбор имелся. Наверху что-то стукнуло, вероятно, японцы обнаружили люк.

– Сматываемся, – скомандовал Захарий.

Вперед с фонариком пошел Казимир Платоныч. Он не сделал и нескольких шагов, как раздался воинственный писк, и огромная крыса, подпрыгнув, вцепилась ему в рукав. Оказавшийся рядом Алексей сшиб грызуна кулаком.

– Вперед! Быстрее! – воскликнул Захарий, толкая всех в спины свертком.